2. С другой же стороны, я взялся за настоящее сочинение, полагая, что содержание его будет достойно возбудить к себе интерес со стороны греков, так как здесь имеется в виду представить картину всех наших древностей и нашего государственного устройства, критически выведенную из еврейских сочинений. Ведь уже раньше, когда я описывал [Иудейскую] войну, я подумывал, не показать ли, кто такие по своему происхождению иудеи, каким превратностям судьбы они подвергались, какой законодатель воспитал в них стремление к благочестию и побуждал их развивать в себе добродетель, какие войны вели они в продолжительный период времени своего существования и как они, против своего собственного желания, впутались в свою последнюю войну с римлянами [2] . Но так как подобная вставка была бы слишком обширна для такого рода сочинения, то я ее сделал предметом особого труда, в котором тщательно изложил от начала и до конца все сюда относящееся. С течением же времени и меня, как это обыкновенно бывает с людьми, решающимися взяться за какое-либо грандиозное предприятие, обуяли лень и сомнение в возможности довести на чужом языке и в чуждой нам форме до благополучного конца такую обширную задачу. Но нашлись люди, которые из любви к истории побуждали меня к этой работе; между ними на первом плане [стоит] Эпафродит [3] , человек, серьезно любящий всякую науку и находящий особенное удовольствие в исторических исследованиях, тем более что он сам был участником великих событий и свидетелем многоразличных переворотов, причем он во всех этих случаях проявил удивительную силу характера и неизменную добропорядочность. Под влиянием его, который проявляет всегда столь великую симпатию ко всем предпринимающим какое-нибудь полезное или славное дело, и стыдясь навлечь на себя его подозрение, будто бы мне приятнее безделие, чем столь славный труд, я усерднее стал продолжать свою работу, тем более что, кроме всего вышесказанного, принял во внимание и то обстоятельство, что предки наши охотно сообщали [другим] подобные сведения и что некоторые из греков с усердием изучали наши обычаи и историю.

3. Между прочим, я нашел, что Птолемей Второй [4] , более всех царей заинтересовавшийся наукою и собиранием книг, с особенною любовью занимался нашим [религиозным] законодательством и позаботился перевести на греческий язык его постановления и данные о государственном сообразно ему устройстве; равным образом и не уступавший в добродетели никому из наших первосвященников Элеазар [5] нисколько не воспротивился тому, чтобы вышеназванный царь пользовался этим [переводом], причем он во всяком случае возбранил бы ему это, если бы нам было издревле свойственно держать в тайне что-либо хорошее. Поэтому и я считал себя вправе подражать великодушию того первосвященника и равным образом предполагать, что и теперь еще существует, наподобие того царя, много любознательных людей; тем более что последний получил перевод не всего Св. Писания, но лица, посланные для перевода в Александрию [6] , сообщили [ему] только перевод Пятикнижия [7] (собственно, только того, что касается закона). А между тем в священных книгах записаны [кроме законов] десятки тысяч разных других фактов ввиду того, что там обнимается период пятитысячелетней исторической жизни [народа], тут сообщается о всевозможных неожиданных событиях, о случайностях войны, о доблести полководцев и о переменах в государственном устройстве. Во всяком же случае каждый, желающий подробно ознакомиться с этой историей, выведет из нее на первом плане заключение, что, с одной стороны, людям, повинующимся велению Господа Бога и не дерзающим преступать законы, все удается сверх чаяния, и наградою их от Бога является будущее [загробное] блаженство; с другой же стороны, людям, отступающим от точного исполнения этих повелений, в одинаковой мере легкое становится непреодолимым и даже обращается в неизбежную гибель все то, за что они взялись бы как за нечто несомненно хорошее. Поэтому я убеждаю тех, которым попадутся в руки эти книги, иметь в виду повеление Господа Бога и принять во внимание, что наш законодатель достойным образом понял природу Его и всегда приписывает Ему лишь деяния, соответствующие Его могуществу, сохранив повествование о Нем свободным от всяких позорных, хотя и встречающихся у других [историков], мифологических прикрас, несмотря на то что он, ввиду отдаленности времени и глубокой древности, мог бы вполне безбоязненно ввести в свой рассказ многоразличные лживые выдумки. Ведь он жил две тысячи лет тому назад, т. е. в такое отдаленное время, к которому поэты не осмелились отнести не только деяния и законодательства людей, но и происхождение самих богов. Все это с должною ясностью и в соответствующем порядке покажет нижеизложенное историческое повествование; в нем я себе поставил неизменной задачей ничего [лишнего] не прибавлять, но и ничего не опускать.

4. А ввиду того что почти все это явилось у нас благодаря мудрости нашего законодателя Моисея, то мне необходимо о нем кое-что вкратце предпослать, дабы некоторые из будущих читателей не изумлялись, почему наша книга, по заглавию своему посвященная вопросу о законах и исторических деяниях, настолько подробно занимается данными естествознания. Итак, следует принять во внимание, что Моисей считал необходимым, чтобы человек, собирающийся урегулировать свой образ жизни и затем давать руководящие законы другим людям, раньше всего усвоил себе правильный взгляд на сущность Господа Бога и, постоянно имея мысленно пред глазами Его деяния, стремился бы к подражанию этому величайшему примеру и, поскольку это в его силах, старался бы приблизиться к Нему. Ибо при отсутствии такого взгляда на вещи у самого законодателя не может быть верного понимания и равным образом он нисколько не вызовет своими сочинениями склонности к добродетели в читателях, если те раньше всего прочего не усвоят себе убеждения, что Господь Бог – отец и властелин всего существующего, что Он взирает на все и что Он дарует повинующимся Ему блаженство, а шествующих вне пути добродетели наказывает крупными несчастиями. И вот, так как Моисей захотел дать своим собственным сородичам наставление именно в этом, то он, в противоположность всем прочим, начал [свое сочинение] не с изложения законов и законоположений, имеющих условное среди людей значение, но, направив внимание их на Божество и на устройство мироздания и убедив их в том, что мы, люди, лучшее из творений Господа Бога на земле, уже легко мог убедить их во всем [остальном], после того как расположил их таким образом к благочестию. И в то время как остальные законодатели, придерживаясь мифов, перенесли на богов весь позор людских заблуждений и тем дали преступным людям возможность всяких отговорок, наш законодатель показал, что Господь Бог владеет добродетелью в полной ее чистоте, и считал необходимым, чтобы люди хоть несколько пытались усвоить ее; тех же, кто этого не понимал или в это не верил, он безжалостно наказывал. И вот с этой-то точки зрения ознакомиться [с моим сочинением] приглашаю я своих читателей. Те, которые посмотрят на него с такой точки зрения, увидят, что оно не содержит в себе ничего несообразного с их собственными взглядами, равно как ничего несовместимого с величием Господа Бога и с Его любовью к роду человеческому. Это сочинение содержит в себе все расположенным в соответствующем природе вещей порядке, причем законодатель вполне разумно на одно [только] намекает, на другое указывает торжественно-аллегорически, а о том, о чем можно высказаться прямо, – об этом он говорит обстоятельно. И если бы нашлись желающие рассмотреть причины каждого явления, то пришлось бы вывести много, притом строго философских, теорий, что я, однако, теперь опускаю; если же Господь даст мне для того достаточно продолжительную жизнь, то я примусь, по окончании этого труда, и за ту тему. Теперь же я перейду к изложению своих данных, напомнив первоначально о том, что повествует Моисей о сотворении мира. Все это я нашел записанным в священных книгах, и притом в следующем виде.

вернуться
вернуться
вернуться
вернуться
вернуться
вернуться